Неточные совпадения
Народу было пропасть, и в кавалерах не было недостатка; штатские более теснились вдоль стен, но военные танцевали усердно, особенно один из них, который прожил недель шесть в Париже, где он выучился
разным залихватским восклицаньям вроде: «Zut», «Ah fichtrrre», «Pst, pst, mon bibi» [«Зют», «Черт возьми», «Пст, пст, моя крошка» (фр.).] и т.п. Он произносил их в совершенстве, с настоящим парижским шиком,и в то же время говорил «si j’aurais» вместо «si j’avais», [Неправильное употребление условного наклонения вместо прошедшего: «если б я имел» (фр.).] «absolument» [Безусловно (фр.).] в смысле: «непременно», словом, выражался
на том великорусско-французском наречии, над которым так смеются французы, когда они не имеют нужды уверять нашу братью, что мы говорим
на их
языке, как ангелы, «comme des anges».
Оставим это, друг мой; а «вериги» мои — вздор; не беспокойся об них. Да еще вот что: ты знаешь, что я
на язык стыдлив и трезв; если разговорился теперь, то это… от
разных чувств и потому что — с тобой; другому я никому и никогда не скажу. Это прибавляю, чтобы тебя успокоить.
Клапрот как-то достал сочинение, обогатил
разными прибавлениями из китайских географий и перевел
на французский
язык.
Ко мне в каюту толпой стали ломиться индийцы, малайцы, китайцы, с аттестатами от судов
разных наций, все портные, прачки, комиссионеры.
На палубе настоящий базар: разноплеменные гости разложили товары, и каждый горланил
на своем
языке, предлагая материи, раковины, обезьян, птиц, кораллы.
Он с умилением смотрел
на каждого из нас, не различая, с кем уж он виделся, с кем нет, вздыхал, жалел, что уехал из России, просил взять его с собой, а под конец обеда, выпив несколько рюмок вина, совсем ослабел, плакал, говорил смесью
разных языков, примешивая беспрестанно карашо, карашо.
Сейчас за плотиной громадными железными коробками стояли три доменных печи, выметывавшие вместе с клубами дыма широкие огненные
языки; из-за них поднималось несколько дымившихся высоких железных труб.
На заднем плане смешались в сплошную кучу корпуса
разных фабрик, магазины и еще какие-то здания без окон и труб. Река Шатровка, повернув множество колес и шестерен, шла дальше широким, плавным разливом. По обоим ее берегам плотно рассажались дома заводских служащих и мастеровых.
Удэгейцы
на реке Кусун сами огородничеством не занимаются, а нанимают для этого китайцев. Одеваются они наполовину по-китайски, наполовину по-своему, говорят по-китайски и только в том случае, если хотят посекретничать между собой, говорят
на родном
языке. Женские костюмы отличаются пестротой вышивок, а
на груди, подоле и рукавах украшаются еще светлыми пуговицами, мелкими раковинами, бубенчиками и
разными медными побрякушками, отчего всякое движение обладательниц их сопровождается шелестящим звоном.
Марья Алексевна и ругала его вдогонку и кричала других извозчиков, и бросалась в
разные стороны
на несколько шагов, и махала руками, и окончательно установилась опять под колоннадой, и топала, и бесилась; а вокруг нее уже стояло человек пять парней, продающих
разную разность у колонн Гостиного двора; парни любовались
на нее, обменивались между собою замечаниями более или менее неуважительного свойства, обращались к ней с похвалами остроумного и советами благонамеренного свойства: «Ай да барыня, в кою пору успела нализаться, хват, барыня!» — «барыня, а барыня, купи пяток лимонов-то у меня, ими хорошо закусывать, для тебя дешево отдам!» — «барыня, а барыня, не слушай его, лимон не поможет, а ты поди опохмелись!» — «барыня, а барыня, здорова ты ругаться; давай об заклад ругаться, кто кого переругает!» — Марья Алексевна, сама не помня, что делает, хватила по уху ближайшего из собеседников — парня лет 17, не без грации высовывавшего ей
язык: шапка слетела, а волосы тут, как раз под рукой; Марья Алексевна вцепилась в них.
У Кирсанова было иначе: он немецкому
языку учился по
разным книгам с лексиконом, как Лопухов французскому, а по — французски выучился другим манером, по одной книге, без лексикона: евангелие — книга очень знакомая; вот он достал Новый Завет в женевском переводе, да и прочел его восемь раз;
на девятый уже все понимал, — значит, готово.
Все воспитание несчастных семинаристов, все их понятия были совсем иные, чем у нас, мы говорили
разными языками; они, выросшие под гнетом монашеского деспотизма, забитые своей риторикой и теологией, завидовали нашей развязности; мы — досадовали
на их христианское смирение.
Даже когда мужчина и женщина, казалось бы, говорят
на одном
языке, они вкладывают
разный смысл в произносимые слова.
Гальцина, делая
разные замечания
на французском
языке; но, так как вчетвером нельзя было итти по дорожке, он принужден был итти один и только
на втором круге взял под руку подошедшего и заговорившего о ним известно храброго морского офицера Сервягина, желавшего тоже присоединиться к кружку аристократов.
При всем желании дать основательный ответ
на этот наивный вопрос, я только должен был пожать плечами. Мы говорили
на двух
разных языках.
Под сценой было забранное из досок стойло,
на гвоздях висели
разные костюмы, у входа сидели солдаты, которым, поплевывая себе
на руки, малый в казинетовом пиджаке мазал руки и лицо голландской сажей. Далее несколько женщин белились свинцовыми белилами и подводили себе глаза. Несколько человек, уже вполне одетые в измятые боярские костюмы, грелись у чугуна с угольями. Вспыхивавшие синие
языки пламени мельком освещали нагримированные лица, казавшиеся при этом освещении лицами трупов.
Вместо улиц тянулись бесконечные ряды труб и печей, посреди которых от времени до времени возвышались полуразрушенные кирпичные дома;
на каждом шагу встречались с ним толпы оборванных солдат: одни, запачканные сажею, черные как негры, копались в развалинах домов; другие, опьянев от русского вина, кричали охриплым голосом: «Viva 1'еmpereur!» [Да здравствует император! (франц.)] — шумели и пели песни
на разных европейских
языках.
Не говоря о том, что она была хорошей женой, хозяйкою и матерью, она умела и продавать в магазине
разные изделия токарного производства; понимала толк в работе настолько, что могла принимать всякие, относящиеся до токарного дела заказы, и — мало этого —
на окне их магазина
на большом белом листе шляпного картона было крупными четкими буквами написано
на русском и немецком
языках: здесь починяют, чистят, а также и вновь обтягивают материей всякие, дождевые и летние зонтики.
На стойбище сбилось народу до двух тысяч. Тут были и киргизы, и башкиры, и казаки, и
разные воровские русские люди, укрывавшиеся в орде и по казачьим станицам. Не было только женщин и детей, потому что весь этот сброд составлял передовой отряд. Пленников привязали к коновязям, обыскали и стали добывать
языка: кто? откуда? и т. д. Арефа отрывисто рассказал свою историю, а Гарусов начал путаться и возбудил общее подозрение.
Что
на уме, то и
на языке; сердце, как говорится,
на ладошке, церемониев этих
разных не знаю и знать не хоу!
К моему удивлению, Гаврило Степаныч порядочно знал политическую экономию, читал Адама Смита, Милля, Маркса и постоянно жалел только о том, что, не зная новых
языков, он не может пользоваться богатой европейской литературой по
разным экономическим вопросам из первых рук, а не дожидаясь переводов
на русский
язык; в статистике Гаврило Степаныч был как у себя дома, читал Кетле и Кольба, а работы русского профессора Янсона он знал почти наизусть.
Там сказано: «Академия наук чрез многие годы издавала в свет
на российском
языке разные периодические сочинения, коими наибольшая часть читателей были довольны; и не бесполезность тех сочинений, ниже неудовольствие публики, но
разные перемены, которым подвержена была Академия, были причиною, что оные сочинения неоднократно останавливались, вовсе прерывались и паки снова начинаемы были, когда обстоятельства Академии то позволяли».
Реверендиссиме взял чашку, поклонился батеньке и маменьке и,
на штатском
языке, произнес желания здравия, во всем преуспеяния, изобилия в достатке, веселия в чувствах, отриновения, в горестях и т. п. и при последнем слове хлебнул, не наливая, как бы должно, в блюдце, а прямо из чашки… обжегся сильно, делал
разные гримасы и признавался после, что только стыда ради не швырнул чашку о пол.
"Молодые отрасли женского пола", — как их батенька называли
на штатском
языке, а просто «панночки», или — как теперь их зовут «барышни», выходили из дому и располагались
на призбах играть в
разные игры.
Когда я говорю: невеста с достоинствами, то не воображайте, что я говорю, применяясь к теперешним понятиям, то есть, что девица воспитана отлично, образована превосходно, обучена всем
языкам, пляскам, музыкам
разным и проч. — нет, мы понимали дела в настоящем смысле и вещи называли как должно; воспитана — означало у нас: вскормлена, вспоена, не жалея кошту, и оттого девка полная, крупная, ядреная, кровь как не брызнет из щек; образована — объясняло, что она имела во что нарядиться и дать себе образ или вид замечательный, в прочих же достоинствах разумелось недвижимое и движимое имущество, пуды серебра (тогда серебро не считалось
на деньги, а
на вес), сундуки с платьями, да платьями все глазетовыми, парчевыми, все это не теряющее никогда цены…
Тут узнал я, что дядя его, этот разумный и многоученый муж, ревнитель целости
языка и русской самобытности, твердый и смелый обличитель торжествующей новизны и почитатель благочестивой старины, этот открытый враг слепого подражанья иностранному — был совершенное дитя в житейском быту; жил самым невзыскательным гостем в собственном доме, предоставя все управлению жены и не обращая ни малейшего внимания
на то, что вокруг него происходило; что он знал только ученый совет в Адмиралтействе да свой кабинет, в котором коптел над словарями
разных славянских наречий, над старинными рукописями и церковными книгами, занимаясь корнесловием и сравнительным словопроизводством; что, не имея детей и взяв
на воспитание двух родных племянников, отдал их в полное распоряжение Дарье Алексевне, которая, считая все убеждения супруга патриотическими бреднями, наняла к мальчикам француза-гувернера и поместила его возле самого кабинета своего мужа; что родные его жены (Хвостовы), часто у ней гостившие, сама Дарья Алексевна и племянники говорили при дяде всегда по-французски…
— Думаю, ваше превосходительство, что было в самом деле, потому что иначе как же объяснить, что
на свете существуют
разные языки!
По приказу Патапа Максимыча зачали у него брагу варить и сыченые квасы из
разных солодов ставить. Вари большие: ведер по́ сороку. Слух, что Чапурин
на Аксинью-полухлебницу работному народу задумал столы рядить, тотчас разнесся по окольным деревням. Все деревенские, особенно бабы, не мало раздумывали, не мало
языком работали, стараясь разгадать, каких ради причин Патап Максимыч не в урочное время хочет народ кормить.
Эта ошибка опять-таки проистекает из смешения двух
разных порядков идей и состоит в переводе
на язык временности и становления того, что являет собой вечную основу мира, в чем нет прежде и после, нет самого времени.
Выучится там
на разных язы́ках лепетать,
на музыке играть, танцам, а как персты
на молитву слагать, которой рукой лоб перекрестить — забудет…
Впрочем, оба они были несомненно люди умные, ловкие и что называется «бывалые» и немножко оригиналы. Особенно таким можно назвать было Перушкина, который казался человеком беззаботнейшим и невиннейшим; знал бездну анекдотов, умел их рассказывать; ядовито острил простонародным
языком и овладел вниманием глухонемой Веры, показывая ей
разные фокусы с кольцом, которое то исчезало из его сжатой руки, то висело у него
на лбу, то моталось
на спаренной нитке.
Что из чего делается, как
разный народ
на всех
языках.
Язык сохранил для меня до сих пор большое обаяние. Я даже, не дальше как пять лет назад живя в Биаррице, стал заново учиться разговорному
языку, мечтая о том, что поеду в Испанию
на всю осень, что казалось тогда очень исполнимым, но это все-таки по
разным причинам не состоялось. А два года раньше из того же Биаррица я съездил В Сан-Себастьяно и тогда же обещал сам себе непременно пожить в Испании подольше.
Одному из моих коллег попадались записки Прима к
разным лицам,
на французском
языке.
Знание немецкого
языка облегчало всякие сношения. Я мог сразу всем пользоваться вполне: и заседаниями рейхсрата (не очень, впрочем, занимательными после французской Палаты), и театрами, и разговорами во всех публичных местах, и знаменитостями в
разных сферах, начиная с"братьев славян", с которыми ведь тоже приходилось объясняться
на"междуславянском"диалекте, то есть по-немецки же.
Рольстон — хоть и очень занятой по своей службе в Музее — не отказывался даже водить меня по
разным трущобам Лондона, куда не совсем безопасно проникать ночью без полисмена. Он же подыскал мне одного впавшего в бедность магистра словесности (magistre artium, по английской номенклатуре), который занимался со мною по литературному изучению английского стиля и поправлял мне мой слог, когда я писал мою первую статью
на английском
языке: «Нигилизм в России» (The Nihilism in Russia), о которой поговорю ниже.
Розыски,
разные публикации в специальных полицейских интернациональных газетах и листках, издаваемых в Лондоне, Берлине, Париже и Майнце
на четырех
языках (французском, немецком, английском и итальянском), — все это надвигалось
на Савина грозными тучами.
Они помолчали. Слышно было только похрапывание одной лошади, серой в яблоках, норовившей достать
языком свою товарку, бурую… Лошади были в дружбе, хотя и стояли
на разных дворах.
И вот бедная чета, волшебным жезлом могучей прихоти перенесенная из глуши России от богов и семейства своего, из хаты или юрты, в Петербург, в круг полутораста пар, из которых нет одной, совершенно похожей
на другую одеждою и едва ли
языком; перенесенная в новый мир через
разные роды мытарств, не зная, для чего все это делается, засуеченная, обезумленная, является, наконец, в зале вельможи перед суд его.
— Человек
на язык очень даже развитой. Когда бывают собрания, всегда выступляет и говорит
разные слова. Вбивает в голову нам, темным людям.
Агенты Лестока — Бергер и Фалькенберг — напоили в одном из гербергов подгулявшего юного сына Лопухиной и вызвали его
на откровенность. Лопухин дал волю своему
языку и понес
разный вздор. Из этого же вздора Лесток составил донос или, лучше сказать, мнимое Ботта-Лопухинское дело.
Раньше — он мало знал свои родные места, Гимназистом приезжал только
на вакации; да и то в старших классах брал кондиции, готовил
разных барчат в юнкерское училище или подвинчивал их насчет древних
языков и математики. Студентом
на зимние вакации не ездил, а летом также брал кондиции, в последние два года, когда, после смерти отца, надо было прикончить дело, которым держались их достатки.
Но граждане совсем «не вняли голосу человеколюбия» и, несмотря
на то, что Баранщиков показал им себя всего испещренного
разными штемпелями и клеймами, а потом, стоя перед членами магистрата, вдруг залопотал
на каком-то никому непонятном
языке, они объявили его бродягою и предъявили к нему от общества платежные требования. Нижегородцы насчитали
на него за шесть лет бродяжничества 120 рублей гильдейных, а как Баранщиков денег этих заплатить не хотел, то они его посадили в тюрьму.
Все эти еретики, говоря каноническим
языком, — все эти секты — не наши, не русские; они возникли и развились не
на русской народной почве, а занесены к нам в
разные эпохи из чужих краев и привились к русскому народу, как нечто чуждое и доселе.